Cross the stream and there you are,
Leaving grown-ups at a loss,
And sharp-sighted, from afar,
You will recognize my cross.
And I know you’re hardly able
To remember me, alas:
I’ve never scolded, hugged or cradled,
I’ve never taken you to mass.
1915
***
Высокомерьем дух твой помрачен,
И оттого ты не познаешь света.
Ты говоришь, что вера наша - сон
И марево - столица эта.
Ты говоришь - моя страна грешна,
А я скажу - твоя страна безбожна.
Пускай на нас еще лежит вина, -
Все искупить и все исправить можно.
Вокруг тебя - и воды, и цветы.
Зачем же к нищей грешнице стучишься?
Я знаю, чем так тяжко болен ты:
Ты смерти ищешь и конца боишься.
1 января 1917
***
Your spirit by your arrogance obscured
Won’t let you see the sunlight in the world,
You say our faith is but a dream’s allure,
This capital – a mere mirage of old.
You say – my country’s sinful, all the same,
And I say that your country’s simply godless.
And even though we still share in the blame,
It’s all redeemable and fixable regardless.
There’s water and there’s flowers all around you,
Why knock upon the sinful beggar’s door?
I know which heavy sickness always hounds you,
You long for death, but fear it all the more.
January 1, 1917
***
Приду туда, и отлетит томленье.
Мне ранние приятны холода.
Таинственные, темные селенья -
Хранилища молитвы и труда.
Спокойной и уверенной любови
Не превозмочь мне к этой стороне:
Ведь капелька новогородской крови
Во мне - как льдинка в пенистом вине.
И этого никак нельзя поправить,
Не растопил ее великий зной,
И что бы я ни начинала славить -
Ты, тихая, сияешь предо мной.
1916
***
I come and I’m relieved of restlessness.
The early morning chill is nice to savor.
Mysterious and dark, those settlements –
Storehouses for prayer and tough labor.
Such confident and tranquil love will not
Give way to any other place in time,
There is inside of me a drop of blood
From Novgorod – like ice in frothy wine.
And this, I know, can never be erased
And scorching torrid heat could never melt it,
No matter what it is that I might praise –
You rise before me, silent and resplendent.
1916
***
Стал мне реже сниться, слава Богу,
Больше не мерещится везде.
Лег туман на белую дорогу,
Тени побежали по воде.
И весь день не замолкали звоны
Над простором вспаханной земли,
Здесь всего сильнее от Ионы
Колокольни лаврские вдали.
Подстригаю на кустах сирени
Ветки те, что нынче отцвели,
По валам старинных укреплений
Два монаха медленно прошли.
Мир родной, понятный и телесный
Для меня, незрячей, оживи.
Исцелил мне душу царь небесный
Ледяным покоем нелюбви.
1912
Киев
***
I dream of him less often with each night,
His visions do not haunt me anymore.
The fog descended on the road of white
And shadows ran on water to the shore.
And all day long the loud chiming carried
Over the ploughed fields, extending wide,
And here the bells from Jonah’s Monastery
Were ringing more than anywhere in sight.
I sit and clip the withered branches short
From lilac bushes that began to fade,
Across the ramparts of the ancient fort,
Two monks are strolling slowly in the shade.
Clear and familiar, corporeal world,
Revive yourself for me - a blind lady.
With the serenity of non-love, frozen cold,
The king of heaven healed my soul already.
1912
Kiev
***
Будем вместе, милый, вместе,
Знают все, что мы родные,
А лукавые насмешки,
Как бубенчик отдаленный,
И обидеть нас не могут,
И не могут огорчить.
Где венчались мы - не помним,
Но сверкала эта церковь
Тем неистовым сияньем,
Что лишь ангелы умеют
В белых крыльях приносить.
А теперь пора такая,
Страшный год и страшный город.
Как же можно разлучиться
Мне с тобой, тебе со мной?
1915
***
We’ll be together, dear, together,
They all know, we’re kindred spirits
And the cunning mockery,
Like a distant little bell,
Can’t offend us,
Can’t distress us.
Can’t recall where we were married,
But the church we chose was shining
With the frenzied radiance
That only angels can bring out
With the whiteness of their wings.
And such time has now befallen, -
A frightening year, a frightening city.
Is it possible to part now
Me from you, and you from me?
1915
Памяти 19 июля 1914
Мы на сто лет состарились, и это
Тогда случилось в час один:
Короткое уже кончалось лето,
Дымилось тело вспаханных равнин.
Вдруг запестрела тихая дорога,
Плач полетел, серебряно звеня.
Закрыв лицо, я умоляла Бога
До первой битвы умертвить меня.
Из памяти, как груз отныне лишний,
Исчезли тени песен и страстей.
Ей - опустевшей - приказал Всевышний
Стать страшной книгой грозовых вестей.
1916
In memory of July 19, 1914
We grew older by a whole century and
It took no more than an hour: The fleeting
Summer was already nearing the end,
The ploughed up body of the plains was seething.
Then, suddenly, the quiet road grew crazed,
Loud cries arose and silver voices rattled…
I pleaded God, while covering my face,
To strike me dead before the start of battle.
From memory, a load no longer needed,
The shades of songs and passions disappeared.
All emptied – she – Almighty’s orders heeded
To be the grim book of calamity and fear.
1916
IV
***
Н.Г. Чулковой
Перед весной бывают дни такие:
Под плотным снегом отдыхает луг,
Шумят деревья весело -сухие,
И теплый ветер нежен и упруг.
И легкости своей дивится тело,
И дома своего не узнаешь,
А песню ту, что прежде надоела,
Как новую, с волнением поешь.
1915
***
To N.G. Chulkova
There are such days before the spring
When meadows rest beneath the snow,
And dry and cheerful branches swing,
And gentle warm winds blow.
You marvel at your body’s lightness
And do not recognize your home,
And sing again with new excitement
The song that once seemed tiresome.
1915
***
То пятое время года,
Только его славословь.
Дыши последней свободой,
Оттого, что это - любовь.
Высоко небо взлетело,
Легки очертанья вещей,
И уже не празднует тело
Годовщину грусти своей.
1913
***
The fifth of the year’s seasons
One can’t extol it enough.
Breathe before freedom ceases,
All because, it is – love.
High up the sky elevates,
The contours of things are light,
And the body won’t celebrate
The anniversary of its plight.
1913
***
Выбрала сама я долю
Другу сердца моего:
Отпустила я на волю
В Благовещенье его.
Да вернулся голубь сизый,
Бьется крыльями в стекло.
Как от блеска дивной ризы,
Стало в горнице светло.
1915
***
I myself had all the say
In my dear friend’s destiny:
On Annunciation Day,
I released him pensively.
But the blue-grey dove decided
To soar right back to me,
Now with archangel’s robe alighted,
The room gleams brilliantly.
1915
Сон
Я знала, я снюсь тебе,
Оттого не могла заснуть.
Мутный фонарь голубел
И мне указывал путь.
Ты видел царицын сад,
Затейливый белый дворец
И черный узор оград
У каменных гулких крылец.
Ты шел, не зная пути,
И думал: "Скорей, скорей,
О, только б ее найти,
Не проснуться до встречи с ней".
А сторож у красных ворот
Окликнул тебя: "Куда!"
Хрустел и ломался лед,
Под ногами чернела вода.
"Это озеро,- думал ты,-
На озере есть островок..."
И вдруг из темноты
Поглядел голубой огонек.
В жестком свете скудного дня
Проснувшись, ты застонал
И в первый раз меня
По имени громко назвал.
1915
Dream
You dreamt of me, I knew,
And hence I couldn’t sleep.
The lantern flickered blue
And there my path ran steep.
You saw tsarina’s garden
And palace, and approached
The fence’s old black pattern,
Next to the stony porch.
You ran, not knowing the way,
And thought: “I must be fast,
If only I’d find her today,
I fear that this dream won’t last.”
And by the red gate, a guard
Called out to you: “Stay put!”
Ice crunched and cracked apart,
Dark water ran underfoot.
“This is a lake,” you thought.
“There is an island here…”
Just then, on the darkened road,
A little blue light appeared.
By wretched sunlight severed,
You stirred and moaned in pain,
And for the first time ever,
You called me by my name.
1915
Белый дом
Морозное солнце. С парада
Идут и идут войска.
Я полдню январскому рада,
И тревога моя легка.
Здесь помню каждую ветку
И каждый силуэт.
Сквозь инея белую сетку
Малиновый каплет свет.
Здесь дом был почти что белый,
Стеклянное крыльцо.
Столько раз рукой помертвелой
Я держала звонок-кольцо.
Столько раз... Играйте, солдаты,
А я мой дом отыщу,
Узнаю по крыше покатой,
По вечному плющу.
Но кто его отодвинул,
В чуткие унес города
Или из памяти вынул
Навсегда дорогу туда...
Волынки вдали замирают,
Снег летит, как вишневый цвет...
И, видно, никто не знает,
Что белого дома нет.
1914
White house
A frigid sun. From the parade,
The soldiers march away.
I cannot feel my worry’s weight
This January day.
I recognize each branch in sight
And every silhouette.
In awe I watch the crimson light
Drip through the frosty net.
An off-white house stood here then,
Its porch encased with glass.
That bell-pull in my dead-white hand
How often did I grasp.
How often… Soldiers, do not stop,
Play on, I’ll find it still,
I’ll
know it by its sloping top
And ivy that won’t wilt.
But someone had the house displaced
Into a helpful town
Or from my memory erased
The roadway to its grounds.
The snow, like cherry blossoms, fell
And bagpipes disappeared…
It seemed to me no one could tell
The house isn’t here.
1914
***
Долго шел через поля и села,
Шел и спрашивал людей:
"Где она, где свет веселый
Серых звезд - ее очей?
Ведь настали, тускло пламенея,
Дни последние весны.
Все мне чаще снится, все нежнее
Мне о ней бывают сны!"
И пришел в наш град угрюмый
В предвечерний тихий час,
О Венеции подумал
И о Лондоне зараз.
Стал у церкви темной и высокой
На гранит блестящих ступеней
И молил о наступленьи срока
Встречи с первой радостью своей.
А над смуглым золотом престола
Разгорался Божий сад лучей:
"Здесь она, здесь свет веселый
White Flock: Poetry of Anna Akhmatova Page 7