Evening: Poetry of Anna Akhmatova
Page 2
Could I forget it? He stumbled out, wavering,
His tormented mouth was twisted and grim....
I ran down the stairs, not touching the railing,
At the end of the walkway, I caught up to him.
I yelled after him: “I was kidding and only.
If you leave me today, I will die.”
He turned back and smiled, so unbearably calmly,
“Don’t stand in the wind,” he replied.
1911
***
Память о солнце в сердце слабеет.
Желтей трава.
Ветер снежинками ранними веет
Едва-едва.
В узких каналах уже не струится —
Стынет вода.
Здесь никогда ничего не случится,—
О, никогда!
Ива на небе пустом распластала
Веер сквозной.
Может быть, лучше, что я не стала
Вашей женой.
Память о солнце в сердце слабеет.
Что это? Тьма?
Может быть!.. За ночь прийти успеет
Зима.
30 января 1911
***
In the heart, the memory of the sun fades,
Yellower turns the grass.
The wind disperses the early flakes
Barely, with each pass.
In narrow channels, water won’t flow –
Cooling, stands still.
Here nothing will ever happen, I know, -
It never will!
The transparent fan of the willow unfolds
In the empty blue,
Perhaps it’s best that I’m not, after all,
Married to you.
In the heart, the memory of the sun fades.
What, is everything glum?
Yes, perhaps!... As the night pervades,
Winter will come.
January 30, 1911
***
Высоко в небе облачко серело,
Как беличья расстеленная шкурка.
Он мне сказал: «Не жаль, что ваше тело
Растает в марте, хрупкая Снегурка!»
В пушистой муфте руки холодели.
Мне стало страшнно, стало как-то смутно.
О, как вернуть вас, быстрые недели
Его любви, воздушной и минутной!
Я не хочу ни горечи, ни мщенья,
Пускай умру с последней белой вьюгой.
О нем гадала я в канун Крещенья.
Я в январе была его подругой.
Весна 1911
Царское Село
***
High in the sky, the cloud grew grayer
Like a stretched out squirrel pelt.
“I don’t care,” he said, “Snow Maiden,
That in March your frame will melt.”
My hands grew cold in the downy muff.
I felt scared, confused and wary.
How can I bring back his love -
Those weeks, so transient and airy!
I want no vengeance or bitter grief,
Let me die with the blizzard’s last blitz.
I cast fortunes about him on Epiphany Eve.
In January, I was still his.
Spring 1911
Tsarskoe Selo
***
Дверь полуоткрыта,
Веют липы сладко…
На столе забыты
Хлыстик и перчатка.
Круг от лампы жетлый…
Шорохам внимаю.
Отчего ушел ты?
Я не понимаю…
Радостно и ясно
Завтра будет утро.
Эта жизнь прекрасна,
Сердце, будь же мудро.
Ты совсем устало,
Бьешься тише, глуше…
Знаешь, я читала,
Что бессмертны души.
17 февраля 1911
Царское Село
***
The door ajar, the sudden
Sweet scents of limes close up…
The glove and whip forgotten,
Lie on the tabletop.
The oval of the lamp aglow…
I’m listening, intent.
Why did you have to go?
I do not understand…
Tomorrow morning surely will
Be jubilant and nice
And life is simply gorgeous still,
My heart, you must be wise.
Exhausted and worn bare,
You beat so faintly, gasping…
You know, I’ve read somewhere
That souls are everlasting.
February 17, 1911
Tsarskoe Selo
***
...Хочешь знать, как всё это было? —
Три в столовой пробило,
И, прощаясь, держась за перила,
Она словно с трудом говорила:
«Это всё… Ах нет, я забыла,
Я люблю вас, я вас любила
Ещё тогда!» —
«Да»?!…
21 октября 1910
***
…You want to know how this came to be? -
In the dining room, the clock struck three,
Holding the banister timidly,
While saying goodbye, she said listlessly:
“That is it… No, there is more, you see.
I love you. I loved you wholeheartedly
Even back then, no less!” –
“Yes”?!...
October 21, 1910
Песня последней встречи
Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Показалось, что много ступеней,
А я знала - их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил: "Со мною умри!
Я обманут моей унылой
Переменчивой, злой судьбой".
Я ответила: "Милый, милый -
И я тоже. Умру с тобой!"
Это песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым огнем.
1911
Song of the final meeting
How helplessly chilled was my chest, yet
My footsteps were nimble and light.
I unconsciously put on my left hand
The glove that belonged on my right.
It seemed that the stairs were endless,
But I knew - there were only three!
Autumn, whispering through the maples,
Pleaded: “Die here with me!
I was blindly deceived by my dreary,
Dismal, changeable Fate.” “And I too,”
I responded, “My darling, my dear one,
And I’ll also die here with you.”
&n
bsp; This is the song of the final meeting.
I looked up at your house, all dark inside.
Just the bedroom candles burned with a fleeting,
Indifferent and yellowish light.
1911
***
Как соломинкой, пьёшь мою душу.
Знаю, вкус её горек и хмелен.
Но я пытку мольбой не нарушу.
О, покой мой многонеделен.
Когда кончишь, скажи. Не печально,
Что души моей нет на свете.
Я пойду дорогой недальней
Посмотреть, как играют дети.
На кустах зацветает крыжовник,
И везут кирпичи за оградой.
Кто ты: брат мой или любовник,
Я не помню, и помнить не надо.
Как светло здесь и как бесприютно,
Отдыхает усталое тело…
А прохожие думают смутно:
Верно, только вчера овдовела.
10 февраля 1911
Царское Село
***
As with a straw, you drink the soul from me.
I know its taste is bitter, strong and heady.
I won’t disturb this torment with a plea.
I’ve been at peace for many weeks already.
Say when you’re done. It isn’t sad at all,
At last my soul has vanished from this earth.
I’ll take the short path for a quiet stroll
To see the children occupied in mirth.
The gooseberry is blossoming all over,
Behind the fence, they’re hauling bricks in tow.
Who can you be: my brother or my lover,
I can’t recall and do not need to know.
I feel unsheltered and it’s bright already,
My body’s resting, nearly worn away…
The passersby are contemplating vaguely:
She must have turned a widow yesterday.
February 10, 1911
Tsarskoe Selo
***
Я сошла с ума, о мальчик странный,
В среду, в три часа!
Уколола палец безымянный
Мне звенящая оса.
Я её нечаянно прижала,
И, казалось, умерла она,
Но конец отравленного жала,
Был острей веретена.
О тебе ли я заплачу, странном,
Улыбнется ль мне твоё лицо?
Посмотри! На пальце безымянном
Так красиво гладкое кольцо.
18—19 марта 1911
Царское Село
***
Strange boy, I’ve gone mad at last,
Wednesday, around three!
On my ring finger, a wasp
Stung me angrily.
I accidentally squeezed my grip
And it died, I think,
But sharper than a spindle’s tip
Was its poisoned sting.
Strange one, is it you I’ll mourn
And will your smile linger?
Look! How beautifully adorned
Is this ring upon my finger!
March 18-19, 1911
Tsarkoe Selo
***
Мне больше ног моих не надо,
Пусть превратятся в рыбий хвост!
Плыву, и радостна прохлада,
Белеет тускло дальний мост.
Не надо мне души покорной,
Пусть станет дымом, лёгок дым,
Взлетев над набережной чёрной,
Он будет нежно-голубым.
Смотри, как глубоко ныряю,
Держусь за водоросль рукой,
Ничьих я слов не повторяю
И не пленюсь ничьей тоской…
А ты, мой дальний, неужели
Стал бледен и печально-нем?
Что слышу? Целых три недели
Ты шепчешь: «Бедная, зачем?!»
18—19 марта 1911
Царское Село
***
My legs are useless at the present,
May they become a fish’s tail!
I’m swimming and the chill is pleasant,
The distant bridge is glowing pale.
I’ll give my passive soul away,
Let it be turned to smoke anew
And light, above the gloomy quay,
It’ll change into a tender-blue.
Just look how deeply I’ve retreated,
I’m diving - seaweed everywhere,
Nobody’s words will be repeated,
Nobody’s yearning will ensnare.
My distant, could it be, somehow,
Grief-stricken, you’ve become unsteady?
What do I hear? For three weeks now,
You only whisper: “why, poor lady!?”
March 18-19, 1911
Tsarskoe Selo
II
Обман
I
Весенним солнцем это утро пьяно,
И на террасе запах роз слышней,
А небо ярче синего фаянса.
Тетрадь в обложке мягкого сафьяна;
Читаю в ней элегии и стансы,
Написанные бубушке моей.
Дорогу вижу до ворот, и тумбы
Белеют четко в изумрудном дерне.
О, сердце любит сладостно и слепо!
И радуют пестреющие клумбы,
И резкий крик вороны в небе черной,
И в глубине аллеи арка склепа.
2 ноября 1910
Киев
Deception
I
This morning’s drunk with sunny weather,
And on the terrace, - loud scents of roses,
The sky is brighter than the blue faience.
The notebook’s bound in the soft Morocco leather;
I’m reading in it elegies and verses
All written for my grandma in romance.
I see the road up to the gate and up ahead,
White pillars shining in the emerald lawn.
The heart loves blindly, completely gripped!
I find delight in gaudy flowerbeds,
The sudden cries of the ascending crow
And the secluded arches of the crypt.
November 2, 1910
Kiev
II
Жарко веет ветер душный,
Солнце руки обожгло,
Надо мною свод воздушный,
Словно синее стекло;
Сухо пахнут иммортели
В разметавшейся косе.
На стволе корявой ели
Муравьиное шоссе.
Пруд лениво серебрится,
Жизнь по-новому легка...
Кто сегодня мне приснится
В пестрой сетке гамака?
II
The wind is stifling and parching,
Sun-burnt fingers in the grass,
Overhead, the heaven’s arches
Are made of blue and fragile glass;
The fallen immortelles are drying,
Near the sickle swinging loose.
Working ants have formed a highway
Running up the twisting spruce.
The silver pond is idly gleaming,
Life is easy – no regret…
O, I wonder whom I’ll dream of
In my hammock’s motley net?
January 1910, Kiev
III
Синий вечер. Ветры кротко стихли,
Яркий свет зовёт меня домой.
Я гадаю. Кто там? — не жених ли,
Не жених ли это мой?..
На террасе силуэт знакомый,
Еле слышен тихий разговор.
О, такой пленительной истомы
Я не знала до сих пор.
Тополя тревожно прошуршали,
Нежные их посетили сны,
Небо цвета воронёной стали,
Звезды матово-бледны.
Я несу букет левкоев белых.
Для того в них тайный скрыт огонь,
Кто, беря цветы из рук несмелых,